Когда Рустам с Русланом узнали, что Демид их брат, они были уже взрослые. А он всегда знал правду, но должен был притворяться.

Я уже сто раз думала о том, смогла бы принять сына Лизы. Раньше мне казалось, я ненавижу этого ребенка, особенно когда моему собственному грозила опасность. А теперь, когда я сама мама, понимаю, что ненавидеть его не могу. Но и принять тоже не смогла бы.

Идеальный расклад — он живет со своей матерью, моя дочь живет со мной. И мы никогда не пересекаемся. Но скажет ли она мне спасибо потом, когда узнает, что у нее есть двое братьев, о которых я никогда не говорила?

— Не знаю, о чем ты думаешь, сестренка, но у тебя в распоряжении ровно час, — обрывает мои глубокие раздумья предмет этих раздумий. — Перелет был не настолько утомительный, чтобы тебе понадобилось больше времени. Так что через час жду тебя в ресторане.

Спохватываюсь, уже когда передо мной оказывается широкая спина, обтянутая той же баснословно дорогой тканью, которую я спасла отсутствием тонального крема.

— А как же твоя любовница? — кричу вслед спине.

— Я позвонил ей и дал отгулы до выходных, — отвечает Демид, не оборачиваясь. — Разумеется, на условиях сохранения оклада.

— Ты невозможный циник!

Он оборачивается, когда подходит к лестнице.

— Не поверишь, меня как раз за это и любят, — улыбается обезоруживающе и меняет тон, постучав по часам. — Пятьдесят пять минут, дорогая, поторопись. А то придется есть штрафной десерт.

И я не могу перестать улыбаться даже когда захожу за душевое ограждение.

Глава 27

Я укладываюсь в сорок пять. Раздумываю, стоит ли оставшиеся десять минут, выделенные мне Демидом, досиживать в номере. Досиживать не хочется, поэтому спускаюсь по лестнице и совсем не удивляюсь, когда обнаруживаю в небольшом холле старого знакомого Андрея.

Он сидит в кресле, заложив ногу за ногу, я приветливо здороваюсь.

— Господин Ольшанский вас ждет, — Андрей в ответ поднимается и одергивает брюки.

С удовольствием отмечаю, что безупречность охраны Демида как и прежде стремится к бесконечности. В точности как и у их босса.

Мы выходим из коттеджа и направляемся к зданию ресторана, выполненного в виде пиратской шхуны, нависающей над водой. Ольшанский ждет меня на верхней палубе прямо там, где развевается черный флаг с черепом и костями.

Он сидит за столиком, смотрит на воду, подперев рукой подбородок, и я останавливаюсь в нескольких шагах.

— Если ты планировала подкрасться незаметно, то у тебя ничего не вышло, — говорит Демид, не меняя позы.

— Забавный интерьер, — выдаю вместо ответа, оценивающе оглядываясь по сторонам, — тебе очень идет.

Демид разворачивается всем телом и прищуривается.

— Хочешь сказать, из меня получился бы неплохой пират?

— Не Дейви Джонс, конечно, — смеюсь я, — для него ты слишком красивый. Скорее Джек Воробей. Или Уилл Тернер.

— Пойдет, — удовлетворенно кивает Демид, — лишь бы не мартышка капитана Барбоссы. [1]

Он улыбается и поднимается из-за стола. Подхожу ближе, он делает шаг навстречу. Прижимаюсь щекой к небритой щеке, с удовольствием ощущая приятное покалывание.

Мужчина отодвигает стул, ждет пока я сяду, а я ловлю себя на том, что во-первых ужасно рада его видеть. Во-вторых, чувствую себя в его обществе свободно и непринужденно.

А ведь он ничуть не изменился. Это все тот же Ольшанский с повадками матерого волка, от одного взгляда которого раньше у меня тряслись коленки. Сейчас я чувствую себя с ним на равных.

Это потому что я изменилась? Или он просто стал мне больше позволять?

Пока делаем заказ, шутим и болтаем о всякой ерунде.

— Демид, почему ты не женат? — спрашиваю, поддразнивая «родственника». — Ты такой красивый мужчина!

Я говорю искренне, Демид это чувствует. И все равно на его холеном лице отражается неподдельное изумление.

— Ты сейчас серьезно?

— Как будто ты не знаешь, — снисходительно хмыкаю.

— Знаю, конечно, — согласно кивает Ольшанский, — но от тебя это слышать приятно.

— Это почему же?

— Потому что для начала, ты не умеешь врать. Ну и ко всему прочему, тебе не нужно ко мне подлизываться.

Я сразу улавливаю смену в настроении и настораживаюсь. Демид это Демид. С ним не может быть просто и легко.

Нет, не так. С ним не может быть просто и легко постоянно.

Теперь желательно дождаться, когда он начнет говорить, и я принимаюсь за еду. Демид тоже берет в руки приборы. Некоторое время мы уделяем местной кухне в полном молчании, но я уверена, что надолго парня напротив не хватит.

— Я общался с Каменецким, — он не обманывает мои ожидания, — Глеб дал мне расклад по их договоренностям.

— И? — поднимаю глаза. Не вижу необходимости уточнять, по чьим именно. Дураку ясно, по чьим.

— Айдарову вся эта мудотня вообще не интересна. Но он всерьез нацелился на переезд в твой город.

Молчу. Я все это знаю и без Демида. Ольшанский берет со стола свой телефон, неторопливо пролистывает и разворачивает экраном ко мне.

— Узнаешь?

Я ожидала что-то подобное, и все равно вздрагиваю. Если бы не незнакомые детские одежки, я бы с уверенностью ответила, что это моя дочь в годовалом возрасте. Но это не она.

— Да, — стараюсь держать себя в руках, и у меня явно ничего не получается.

— Не молчи, Соня. Отвечай.

Вот теперь мне снова хочется его убить, но я изо всех сил держусь.

— Это сын Рустама.

— Неправильный ответ, Соня. Это брат твоей дочери.

— Что ты хочешь от меня, Демид? — смотрю прямо в его глаза и с отчаянием понимаю, что проигрываю по всем фронтам. Потому что это глаза моей малышки.

— А вот это Дамир, — свайпает влево Ольшанский. — Он конечно не так похож на брата с сестрой, но он тоже родной для твоей Майи.

— Да, я знаю, — получается нервно, потому что я как раз об этом думала, стоя под струями воды в душе отеля. — Зачем ты мне это показываешь?

— Сколько времени пройдет прежде чем Рустам увидит Майю, Соня? — не обращает внимания Демид. — Сколько ты сможешь ее прятать? Ну пусть месяц, два, полгода. Или ты снова сорвешься в бега?

— Не знаю, — бубню чуть слышно, комкая в руках салфетку.

— Может пора достать голову из задницы, София? Как считаешь?

— Знаешь что, — зло бросаю скомканную салфетку и беру следующую, — ты такой умный! А я только представлю, как легко они меня заменили, больше всего на свете хочется никогда не вспоминать ни о Рустаме, ни обо всех Айдаровых вместе взятых.

Ожидаю, что Демид начнет продолжать язвить, но неожиданно он наклоняется над столом и ловит мои руки.

— Понимаю, Сонь. Но это не решение проблемы. Это детский сад, а мы все взрослые люди.

Ну вот как с ним вообще разговаривать?

— Почему у меня не получается тебя послать, Ольшанский? — спрашиваю с горечью. Он криво улыбается одним уголком губ и гладит мои руки большими пальцами.

— Потому что я вестник, добрый вестник. Кто ж таких посылает?

Отнимаю руки, подцепляю вилкой кусочек помидора и кладу на индейку.

— Не вижу ни одной доброй вести.

— Ну например, кто тебе сказал, что тебя заменили? — Демид смотрит в упор, вместо ответа пожимаю плечами.

— Разве Лизу не приняли в семью? Рустам утверждает, что он с ней не живет, но есть Руслан, Диана. Рус всегда был хорошим семьянином, уверена, что он любит племянника.

— Это правда, — не спорит Демид, — вот только в семье Айдаровых этой дамочке места так и не нашлось.

— Мне наплевать.

— Не ври, Соня. Мы все прекрасно знаем, где ей самое место. Но Айдаровы не хотят, чтобы Амир рос на помойке. И это тот редкий случай, когда я с ними полностью согласен.

— Что ты так за них топишь, Демид? — непонимающе смотрю на Ольшанского. — Что с тобой случилось?

— Я хочу, чтобы у моей племянницы была семья, — он твердо выдерживает взгляд. — Ты уверена, что она не упрекнет тебя потом, что ты лишила ее отца, братьев и остальной родни?